Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сюжетное задание «Последний день», — подумал он, вглядываясь в отражение шара. — Последний день жизни оригинального Шена… А каким этот день был для меня?»
Он задумался над тем, что делал до того, как перенесся в новеллу. Та жизнь казалась очень далекой. Потребовалось некоторое время, прежде чем Шен припомнил детали.
Последний день… Этот день ничем не отличался от череды таких же… О чем он думал тогда? О том, что когда-нибудь все изменится? Или о том, что ему уже плевать, изменится ли что-то когда-либо.
Он сделал запланированную работу, повалился на тахту и лежал так довольно долго. Можно было еще много чего сделать, но настроения не было. Затем на телефон пришло уведомление о выходе новой, последней, главы «Великого безумного», эксклюзивно доступной для «одобренных» читателей. Шен тогда еще удивился, что попал в этот список после своего разгромного отзыва. Решив, что автор по ошибке добавил его туда, Шен поддался любопытству и все же открыл главу. Продравшись через череду смайлов и текста уровня дошкольника, он был поистине зол. Хотя, если бы у него было больше времени обдумать свою реакцию, он бы даже поаплодировал автору: это было настолько плохо, что уже хорошо. В последнее время все реже какие-то вещи вызывали у Шена яркие эмоции, а эта, с позволения сказать, книга смогла их вызвать. Но времени, чтобы написать автору еще что-нибудь, у него не оказалось, потому что взорвался газовый баллон, и он оказался лицом к лицу (щупальцам) с тем самым автором.
Если формулировать все таким образом, это больше похоже на помешательство. Шен даже готов был поверить, что, прочитав 765 глав этого бреда, люди сходят с ума.
Шен хмыкнул. Это какое настроение и состояние сознания нужно было иметь, чтобы жрать этот кактус со смайлами вместо слов? Может, он свихнулся задолго до знакомства с миром «Великого безумного»?
Размышляя обо всем этом, Шен не переставал вглядываться в шар. То ли зрение у него расфокусировалось, то ли в самом деле отражение постепенно делалось менее четким.
Интересно, у кого именно взорвался газовый баллон? У соседа сбоку? Или, может, у тех, кто жил сверху? А арендодатель получил компенсацию за испорченное жилье? Сколько вопросов, будто бы ему не все равно…
Глаза стали слезиться из-за того, что он долго не моргал. В какой-то момент он сдался и на долю мгновения сомкнул ресницы, но, когда вновь открыл глаза, по ним ударил дневной свет.
— Доброе утро, Шен, — произнес мелодичный голос.
Перед ним стояла Рурет.
Кажется, для оригинального Шена «последним днем» был не день окончания его жизни. Или точнее… его жизнь закончилась задолго до того, как оборвалось существование.
Шен смотрел его глазами. Это были воспоминания оригинала, и он словно бы видел все за него, при этом оставаясь просто безмолвным наблюдателем за чужими зрачками.
Тот Шен потянулся и сел. Они находились в беседке, окруженной бамбуковыми зарослями.
— День только начался, а ты уже отдыхаешь! — наигранно-возмущенно фыркнула Рурет и присела рядом.
— А ты, должно быть, еще не ложилась? Опять экспериментировала всю ночь?
Рурет выдохнула, сложила руки на коленях и подергала носками сапог.
— Я близка к цели.
— Ты близка? — Шен нахмурился.
— Послушай! — Рурет развернулась к нему, ее глаза горели. — Я знаю, о чем говорю! Ты ведь сам!.. Сам всегда говорил, что земля на пике Лотоса священна. Мы оба это чувствуем.
— Это вовсе не значит, что я одобряю твои попытки залезть под нее.
— Ты не понимаешь, — Рурет сделала протяжный вздох. — Это будет огромным скачком вперед для всего ордена!
— Рури, твои эксперименты опасны не только для тебя.
— И выгоду, когда все получится, они принесут не только мне! К тому же, ты ведь мне помогаешь, я никому не признаюсь, что это только мои эксперименты.
— Ты хитрюга.
— Зато так быстрее получить одобрение совета… Ты только представь, это будет совершенно новой возможностью совершенствования…
— Которую вряд ли признают праведным путем…
— Меня раздражает твоя правильность! Разве не ты!.. — Рурет осеклась.
— Что «не я»?
— В детстве ты не был таким скучным.
Шен нахмурился, догадываясь, что она имеет в виду.
— Детство давно прошло, с тех пор мы приобрели много опыта. Ты не можешь игнорировать чужое мнение, если жаждешь признания.
— Ладно-ладно, давай прекратим этот бесполезный спор, ничего нового мы друг от друга не услышим. Очевидно, что каждый останется при своем мнении.
Шен неожиданно улыбнулся и лукаво посмотрел на нее.
— Вот только главой пика Лотоса являюсь я, поэтому без моего дозволения ты ничего сделать не можешь.
Рурет поджала губы.
— Иногда ты просто невыносим! — Она резко поднялась на ноги и одернула подол.
Шен откинулся на спинку лавки и негромко рассмеялся. Рурет уперла руки в бока и с неодобрением уставилась на него, но под воздействием этой улыбки ее взгляд смягчился.
— Невыносим, — повторила она, улыбаясь, и пошла прочь.
Запрокинув голову назад, Шен расслабленно прикрыл глаза.
Казалось, прошло лишь мгновение, но когда он вновь открыл глаза, тени от бамбука падали уже под другим углом. Смотрящий воспоминания Шен прикинул, что прошло около двух часов. Должно быть, оригинальный Шен дремал в беседке все это время.
Теперь он встал и направился по тропинке вверх к черному замку… Точнее, к прекрасному светлому дворцу-резиденции в традиционном стиле. У Шена, рассматривающего это великолепие, перехватило его несуществующее дыхание. Нет, в плане роскоши он конечно же не шел ни в какое сравнение с резиденцией главы ордена на пике Золотой зари. Он был другой: большой, просторный, почти воздушный, и очень светлый. Глядя на него, не верилось, что теперь это место занимает черный замок.
Только широкая площадь перед главным входом почти не переменилась: все такая же, выложенная светлым камнем, все такие же лавочки. Шен и не думал, что это наследие из прошлого.
Вот только площадь все равно было не узнать, потому что она была наполнена жизнью. На нескольких лавочках сидели ученики и ученицы, ближе к центру площади двое учеников решили устроить поединок, и вокруг них собралась небольшая подбадривающая толпа. Завидев приближение старейшины Шена, они вовсе не затряслись от страха и не принялись спешно разбегаться куда глаза глядят. Ближайшие почтительно поклонились, сложив перед собой руки, а сидящие вдалеке ученицы даже не проявили участия.